А зубы у него белые, сахарные, ровные и блестящие, язык зеленый, губы полные и розовые, Боунс сказал - пигментация, и хочется засунуть язык ему в рот и посмотреть, что будет.
И ресницы у него длинные, девичьи, и он опускает их - не стыдливо, ни в коем случае, просто смотрит вниз, не встречаясь глазами, и ресницы - не дрожат.
А когда он в глаза смотрит - почему-то у него почти всегда чуть расширены зрачки, и глаза не карие вовсе, черные и бархатные, без блеска, и он смотрит, не моргая, и честно, это пугает, но он на всех так смотрит, и на Боунса тоже.
И он абсолютно всем недоволен, и недовольство его сквозит во всей угловатой вытянутой фигуре - от острых ушей до кончиков начищенных ботинок.
И это его "Капитан, я считаю ваши действия..."
Толкнуть бы его на консоль, содрать штаны и отыметь так, чтобы ходить не смог. Неделю. Это, конечно, постараться надо, но уж Джим-то постарается. Сжать худые запястья, навалиться, и чтобы было грязно и грубо, жарко, чтобы с криками - он будет кричать, интересно? нет, наверное - и чтобы ему сначала больно было, а потом хорошо.
Показать, кто тут капитан.
И, может быть, он выкрикивал бы, задыхаясь от боли и наслаждения "Капитан!" И может быть, у него срывался бы голос.
В то, что Спок был бы бесчувственным бревном, Джим почему-то не верит.
Он хочет взять старпома жестко и грубо только тогда, когда они на мостике, и Спок выцеживает сквозь зубы свое неодобрение.
Но, черт побери, когда Джиму грозит опасность, его старпом буквально лезет к черту в глотку, выдирая Джима из когтей какой-нибудь дряни, засовывая руки по локоть в неизвестные аномалии. Заканчивается это все тем, что перемазанный зеленой кровью Джим таскается вокруг лазарета, потом преданно смотрит в глаза Боунсу и бежит проведать валяющегося на койке старпома. Старпом обычно до прозрачности бледен, до звона хрупок и у Джима сжимается сердце. Потом Спок поднимает длинные ресницы, смотрит на Джима темными затуманенными глазами и Джим, подрагивая, начинает читать ему обычную лекцию о вулканской глупости. Старпом молчит, смотрит коровьими глазами и поджимает губы, и вид у него несчастный-несчастный, мол, бейте меня, ругайте меня, никто не ценит моей работы, именно так, еще и со всхлипами. Кто сказал, что у вулканцев невыразительные лица? У этого - очень даже. Раскаяние так и сквозит, причем весьма фальшивое.
Джим вздыхает и садится рядом.
Впрочем, в такие моменты трахнуть его хочется тоже жестко - наверняка все его проблемы исключительно от недотраха. Нет, надо осторожно, мало ли, что у него там сломано, судя по тому, как хрустнуло - все.
А вот когда он лежит весь такой бледный и худой и хрупкий - тогда да. Тогда не трахнуть - заняться любовью, медленно и нежно, так, как занимался любовью в свой первый раз с... Руби? Сарой? Ей было четырнадцать, ему примерно столько же, они были нежны и чувственны и неумелы и от того еще более ласковы.
А потом Спок снова на мостике отчитывает его вполголоса, глядя непроницаемыми черными омутами глаз и Джим скрипит зубами.
Когда-нибудь он его трахнет.
Точно.
И это вовсе не любовь.