Пушист. Чешите.
Руки Кермана взлетают над черно-белыми клавишами, заставляя старый рояль с потрескавшейся крышкой сладко вздыхать и стонать. Это ещё не музыка, нет, но эти протяжные звуки дрожат в груди свернувшейся комочком в кресле Мэд. Она бы сказала - в сердце, но это было бы слишком пафосно. Да и сердца у неё нет.
Худые сильные пальцы с кровавым маникюром пересчитывают клавиши, мягко пробегаются по ним, лаская, начинают неспешный музыкальный путь. Вот это уже музыка. Мэд прикрывает глаза, слушая трепетно-тоскливый плач рояля. Её руки подрагивают, ноготь указательного пальца выстукивает по подлокотнику ритм.
Рояль вздыхает устало, выводит что-то нежно-чарующее, в груди, там, где нет сердца, сладко ноет. Мэд касается кончиками пальцев висков, вытягивая из разума нити вечной какофонии звуков, позволяя легкой грусти заполнить пустоту. Не нужно мыслей. Наслаждайся.
У Мэд совсем нет слуха, она совсем не умеет играть, но она любит музыку, любит, как живого человека. Её истерзанное, исковерканное сознание находит в музыке спасение.
- Эй, - голос Кермана причудливо сплетается с переливами музыкального потока. - Ты спишь?
Мэд мотает головой, боясь разрушить красоту, гармонию собственным хрипло-металлическим голосом.
Керман кивает, более не отвлекаясь, и Мэд плывет по течению нот, перед её глазами - спирали, завитки чистых, нежных цветов.
Керман для неё сейчас - волшебник, Керман творит музыку, Керман подобен богу.
- Тебе нравится?
- Очень.
Худые сильные пальцы с кровавым маникюром пересчитывают клавиши, мягко пробегаются по ним, лаская, начинают неспешный музыкальный путь. Вот это уже музыка. Мэд прикрывает глаза, слушая трепетно-тоскливый плач рояля. Её руки подрагивают, ноготь указательного пальца выстукивает по подлокотнику ритм.
Рояль вздыхает устало, выводит что-то нежно-чарующее, в груди, там, где нет сердца, сладко ноет. Мэд касается кончиками пальцев висков, вытягивая из разума нити вечной какофонии звуков, позволяя легкой грусти заполнить пустоту. Не нужно мыслей. Наслаждайся.
У Мэд совсем нет слуха, она совсем не умеет играть, но она любит музыку, любит, как живого человека. Её истерзанное, исковерканное сознание находит в музыке спасение.
- Эй, - голос Кермана причудливо сплетается с переливами музыкального потока. - Ты спишь?
Мэд мотает головой, боясь разрушить красоту, гармонию собственным хрипло-металлическим голосом.
Керман кивает, более не отвлекаясь, и Мэд плывет по течению нот, перед её глазами - спирали, завитки чистых, нежных цветов.
Керман для неё сейчас - волшебник, Керман творит музыку, Керман подобен богу.
- Тебе нравится?
- Очень.