Пушист. Чешите.
Название: Дом над фиолетовым морем
Автор: Med-ved
Бета: Солар
Размер: миди, 4324 слова
Канон: Star Trek TOS
Пейринг: Леонард Маккой/Спок
Категория: преслэш
Жанр: романс
Рейтинг: G
Краткое содержание: После крушения шаттла Леонард Маккой и Спок вынуждены сосуществовать вместе на незнакомой планете.
Примечание: текст содержит иллюстрацию kotishredingera
читать дальше
Дом был чудовищно стар. Настолько стар, что его бревна стонали от груза прожитых лет, а фундамент просел так, что порог касался земли.
Стар, да. Тем не менее это был дом, и в нем можно было жить, и он достался им совершенно бесплатно. Хозяйка переезжала к своей сестре, пониже, оставляя дом на вершине скалы и тощего карваша — глазастого кота, вытянутым телом похожего на таксу. Леонард недоумевал сперва, как можно вот так вот запросто отдать дом двум незнакомым мужчинам, инопланетянам, пока хозяйка не окинула зябко ссутулившегося Спока одобрительным взглядом и не прошептала Леонарду:
— Красивая и высокая. Дети будут что надо. Нос, правда, длинный, но, может, в тебя пойдут.
Леонард подавился собственным языком, а мрачно обретающийся позади Спок стал еще мрачнее.
Но все это теперь не имело значения, когда у них был дом — маленький, старый, но все же дом, крыша над головой.
— Ну, — сказал Леонард, провожая взглядом уже проходящего внутрь Спока. — С новосельем, мистер Спок.
Спок в качестве ответа повел квадратным плечом и растворился в темноте дверного проема.
Две маленькие спальни, гостиная и кухня, на которой с трудом могут уместиться двое взрослых мужчин. Негусто для пары ценителей личного пространства, но, в целом, Леонард был удовлетворен: его спальня казалась довольно уютной, и жаловаться было особенно не на что. Кроме того, небеса уже успели вылить на него пару ложек холодной воды, и Леонард растопил закопченный камин.
— Крайне неэкономный способ использования топлива, — сообщил Спок, по-кошачьи брезгливо стаскивая влажную униформу.
— Да что вы говорите, — беззлобно огрызнулся Леонард. — Сушитесь давайте, и идите спать. С утра дела лучше делаются.
Спок устроился рядом с камином, спиной, казалось, впитывая тепло, и прикрыл глаза:
— Так говорится у людей, доктор?
— Так говорится у меня, и лучше бы вам меня послушать. Считайте это предписанием врача: сушиться и спать. Я лично пойду прямо сейчас.
Спок неопределенно повел бровями, и Леонард махнул ему рукой:
— Доброй ночи.
За окном застучали тяжелые капли, обещая крепкий сон.
А через десять минут оказалось, что крыша у дома протекает во многих, многих местах.
Они называли свою планету Хипатией, себя — хипатианцами. «Для хипатианца лучше Хипатии ничего нет», — говорили мужчины, трехпалыми мозолистыми ладонями поглаживая густые бороды. Они, разумеется, знали о других мирах, знали, что во вселенной не одни, но для хипатианцев не было ничего лучше Хипатии, и никто из них не задумывался о том, чтобы двинуться в космос. Они ни с кем не торговали, не вели переговоров, не желали путешествовать среди звезд. Их мужчины были крепки и добродушны, а женщины — крутобедры и улыбчивы. Под их серо-лиловой кожей перекатывались тугие мышцы, и хорошую драку они ценили куда больше, чем разговоры о пространном и отдаленном.
Их планета…
Их планета была небольшим адом, и если бы Леонард со Споком не позаимствовали немного капитанской удачи, они бы не сделали здесь и пары вдохов.
Даже на вид это место не казалось пригодным для жизни.
Зубья гигантских скал, словно сотами облепленные домиками местных, возвышались из густого фиолетового тумана, стелющегося по земле, ядовитого для того, кто вдохнет его. С вершины такой скалы можно было увидеть раздвинувшие ядовитые пары кроны огромных деревьев — зеленые пятна среди фиолетового моря. Частые дожди прибивали яд к земле, но так напитывали воздух влагой, что, казалось — вдохни поглубже, и услышишь, как булькает в твоих легких вода.
В общем и целом, с точки зрения Леонарда, это было паршивое место, что бы там ни говорили хипатианцы.
Они со Споком рухнули, возвращаясь с конференции на Сиртосе. Леонард был в чрезвычайно благодушном настроении, учитывая, сколько выдержек из его публикаций было процитировано в процессе, и только этим можно было объяснить то, что он согласился на предложение Спока «исследовать вон ту планету». «Вон та планета» действительно оказалась чрезвычайно интересной для стороннего наблюдателя — системы шаттла начали сбоить, стоило влететь в атмосферу. Пока Спок пытался их перенастроить, Леонард сделал все возможное, чтобы при посадке шаттла пострадал только шаттл.
В конце концов, это действительно была вина Спока. В порядке исключения.
И Леонард сделал все возможное, чтобы донести до него всю глубину его проступка, пока они вытаскивали из разрушенного шаттла коммуникаторы, универсальные переводчики и походные наборы, пока Спок тыкал в коммуникатор и обозревал окрестности и очень вежливо не сказал ему, что, будь они на корабле, он бы отправил его под домашний арест минимум на сутки.
— Я всегда знал, что вы чуткий, — проворчал Леонард.
— Не оскорбляйте меня, доктор, — с непроницаемым лицом ответил Спок.
Действительно. Чем еще оскорбить остроухого гоблина, как не намеком на то, что у него есть эмоции.
Они приземлились на самом краю плоской площадки, обосновавшейся на вершине горы, через желто-зеленое поле от маленького дома — их будущего дома, как оказалось позже. Упади они чуть дальше, и их не спасло бы даже чудо.
Хипатианцы, занятые выживанием в их прекрасном, прекрасном мире, были достаточно радушны, чтобы принять две пары рабочих рук, не обращая внимания, из кого растут эти руки.
С края открывался чудный вид — это готов был признать даже Леонард. Внизу расстилалось фиолетовое густое море, касающееся на горизонте синего неба, волнующееся от порывов ветра.
Хотелось раскинуть руки-крылья и прыгнуть вниз, ласточкой разрезать тонкий воздух и воспарить, грудью коснувшись теплой воды.
Да только там была не вода, а ядовитый газ. Газ, загнавший живых на такую высоту, что и посмотреть было страшно.
Леонард сощурился на солнце, взглянул вниз еще раз. Легкими птицами сновали внизу флаеры — крошечные дельтапланы, столь любимые местной лохматой молодежью. Дети здесь начинали летать, пожалуй, раньше, чем делали первый шаг, и не расставались с флаерами, пока не становились слишком тяжелы для них. Леонард уже вправил не один сустав, выбитый слишком большой нагрузкой, но никто из них не собирался останавливаться.
Флаер опустился прямо перед ним, и долговязый мальчишка с хохотом выкатился из-под него прямо перед Леонардом.
— Доктор! — улыбаясь беззубым ртом, воскликнул он. — Там воды подняли, вам не надо?
Леонард качнул головой: воды Спок принес пару дней назад, и она едва прошла очистку через самодельный фильтр:
— Спасибо, приятель, но вода у нас есть.
Мальчишка козырнул, помахал тощей трехпалой рукой и упал с обрыва, утянув за собой флаер. Леонард уже привычно досчитал до десяти, успокаиваясь: здешние дети, настоящие зверьки, совершенно были лишены страха.
Сверху было видно веревочный мост, уходящий к соседней скале, и площадку, почти лежащую в фиолетовых клубах тумана. Фигурки хипатианцев, одетых в защитные костюмы, отсюда казались крошечными. Где-то среди них был и Спок, вымазанный маслом, в вытянутой клетчатой рубашке и смешном комбинезоне, странно уютный и человечный. Леонард знал, что там происходит: корзина с рабочим — вниз, корзина с рабочим и грузом — вверх. Хипатианцы были вынуждены ежедневно спускаться в густой туман, чтобы набрать воды и топлива, и Спок, назначенный местным механиком, все время был с ними — следил за механизмами, помогал принимать груз. Удивительно было, как быстро он влился в эту новую жизнь: яркими хипатианскими вечерами он сидел за столом в кухне, отведя назад острые плечи, чертил что-то на листе тонкой бумаги, увлеченно мурлыкал под нос, когда совсем забывался, и Леонард, преувеличенно сурово хмурясь, заставлял его поесть и поспать. Ответом на постоянную влажность был начинающийся кашель, и Леонард подливал ему в чай настой травы скии-ша, которую старейшина деревни советовала, как «страшно от кашля полезную».
У самого Леонарда что-то томительно тянуло в груди, когда он думал о том, что и ему пора в полной мере начинать жить здесь: каждый вечер он выходил во дворик и вызывал «Энтерпрайз», получая в ответ только белый шум.
Он не называл это «сдаться», но уже четыре дня он изучал книгу с местными лекарственными растениями.
— Клянусь жизнью, Спок, если вы еще раз качнете этот чертов мост, я лично оборву ваши острые уши.
Спок даже бровью не повел. Откашлялся только, перехватил поудобнее пакет с инструментами, и подбодрил:
— Нет логики в том, чтобы бояться падения, доктор.
— Да неужели, — огрызнулся Леонард, вцепляясь в тонкие, чертовски тонкие веревки. — Я вижу, как гнутся доски, и я не верю ни вам, ни этому… смотрителю.
— Я предлагал вам остаться.
Леонард нахмурился. Не на Спока в частности, а так, в общем. В конце концов, тот был прав: Леонарда действительно никто не звал. Никто не просил его переходить между двумя скалами по хлипкому подвесному мосту, балансируя над фиолетовой пропастью. Никто.
Но от этого было не легче.
Спок, бездушное чудовище, шагал впереди, даже не держась и рассуждая о том, что, возможно, стоило взять легкий флаер, и, может быть, передать еще пару механизмов, и, может…
И все это — пока Леонард задыхался и цеплялся за веревки, заставляя двигаться непослушные ноги.
Надо было отдать ему все таблетки и порошки, снабдить ценными указаниями, и отправить одного, знающего такого, через этот фиолетовый зев, но Леонард Маккой скорее умрет, чем переложит на плечи другого свои обязанности. И, в конце концов, на той стороне моста тоже была деревня, и там могла понадобиться его помощь.
— Спок, подождите, — попросил он, протягивая руку. — Если вы не перестанете так бежать, я за вами не успею.
Спок поднял на него бровь:
— Чем я могу помочь, доктор?
Леонард скрипнул зубами:
— ...дайте руку.
Спок поколебался, потом протянул ему руку в перчатке. Леонард повис у него на локте, собирая дрожащие ноги, глянул вниз и зажмурился.
— Надеюсь, я упаду на вершину дерева, — пробормотал он, пытаясь унять накатившую внезапно тошноту. — Я, в конце концов, не скалолаз.
Спок сделал странное движение глазами — быстро посмотрел наверх и снова на Леонарда:
— С вашим неприятием летательных аппаратов я мог предположить, что вы предпочтете пешую прогулку.
— Но не на такой высоте же, Спок! И не закатывайте на меня глаза, я все вижу!
Спок немного расслабил вечно сжатые губы, от чего верхняя оказалась неожиданно приятной формы, и солдатским шагом двинулся к концу моста, увлекая слабо сопротивляющегося Леонарда за собой:
— В таком случае не стоит находиться здесь слишком долго и провоцировать вас на приступ паники.
Леонард закрыл рот, признавая правоту, но, черт возьми, длинный, очень длинный мост качало ветром, и до края было так далеко…
— Закройте глаза, доктор.
Леонард тут же зажмурился.
Да, это был неплохой совет. Рука у Спока была крепкая, вел он уверенно, и, казалось, даже ветер чуть стих.
Спустя много-много шагов мост кончился, и руку пришлось отпустить.
Почему-то этот факт Леонарда несколько расстроил, но впереди был еще и обратный путь, так что…
Но все-таки он доктор, а не скалолаз.
В целом жизнь была не так плоха. Несмотря на то, что репликаторы и роботы-уборщики в какой-то степени разбаловали Леонарда, он все же не так далеко ушел от простого сельского доктора. Если уж мать его чему и научила, так это тому, что каждый человек должен уметь о себе позаботиться: делать шницель с корочкой и убирать за собой грязные носки. Леонард несколько расширил свои умения, научившись готовить еще и божественный тыквенный пирог, а Спок и вовсе был идеальным сожителем, так что особенных проблем не возникало. Когда они переставали друг друга выносить, просто расходились по своим спальням. Стабильно ободранный карваш занимал место у камина, и в доме воцарялась тишина.
В один из солнечных дней они со Споком взялись за ремонт крыши: сидели во дворе, полируя дощечки, слишком занятые, чтобы ругаться; извели половину своих запасов древесины, после чего, как акробаты, балансировали на острой крыше. Леонард, в короткий период детства мечтавший работать в цирке, понял, что поступил правильно, пойдя в медицину.
Но все это стоило трудов: удовлетворение от проделанной работы могло сравниться с удовлетворением после сложной операции, и Леонарда пугало то, как легко он переставал скучать по прежней жизни.
Под яркими лучами крыша сияла так, что смотреть было больно.
— Сегодня на удивление солнечно, — ровно заметил Спок, проходя мимо с корзиной каких-то деталей. Он был в уютной синей рубашке с закатанными рукавами, и его торчащие острые локти выглядели странно трогательными.
— Действительно, — мирно согласился Леонард, вытягивая ноги. — Есть все же преимущество в том, чтобы жить на вершине. Можно погреть старые кости.
Спок молча кивнул, натягивая перчатки. Должно быть, собрался вниз, к лебедкам.
— Бога ради, Спок, ну неужели никак нельзя сегодня не ходить? Вы кашляете, прогрейте же ваши несчастные легкие на солнышке!
Спок невозмутимо посмотрел на него и — Леонард так и знал — медленно приподнял бровь:
— У меня здесь свои обязанности, доктор, у вас — свои.
— Я с этим не спорю, остроухий вы негодяй! Я говорю о том, что, если уж вам не подходит здешний климат, то почему бы не насладиться редким теплым деньком? Но нет, надо бежать вниз к чертовому ядовитому туману, а потом кашлять кровью рядом со старым доктором. Вы же помните, что я здесь без аптечки?
Спок оправил смявшийся ворот рубашки, склонил голову:
— У меня эйдетическая память, доктор. Прошу простить.
И откланялся, прижав корзину к боку.
Леонард нахмурился ему вслед, вздохнул и отправился вниз, внутрь скалы, в переплетение бесчисленных коридоров, превративших камень в муравейник. Там, в самом сердце, под мощными лампами, были те растения, что не поместились на поверхности. Смотрители сновали между длинных грядок, рыхлили, орошали, и на Леонарда обратили внимания не больше, чем обратили бы на залетевшую мошку.
Леонарда это более чем устраивало. Он занялся своими личными грядками: здесь, в тщательно очищенной от яда земле, росли лекарственные травы. Леонард подтянул рукава жестом заправского садовода и принялся за работу.
Спок снова кашлял ночью. Леонард снова развел ему в отваре скии-ша антибиотик, выпоил, мрачно глядя, как вулканца бьет крупная дрожь.
— Еще будете?
Спок покачал головой — странно человеческое движение. Леонарда оно обеспокоило больше кашля, больше хрипов в груди и больше повышенной температуры.
— Тогда отдыхайте. Никакой работы завтра.
Спок упрямо поджал губы, так что стало ясно: завтра встанет и уйдет. Вот так вот — больной, сипящий — встанет и уйдет на работу, потому что за лебедками нужно следить, механизм еще нужно отлаживать, и бог его знает что еще там Спок на себя взвалил.
В ответ на нахмуренные брови Спок предъявил невиннейший взгляд, и Леонард пообещал себе встать утром пораньше, чтобы, если что, прижать его к кровати подушкой и назначить постельный режим — как глава медицинской службы. Глупо, конечно, учитывая, как далеко их корабль, но все же…
Коммуникатор снова ответил белым шумом.
Прижимать подушкой никого не пришлось: утром Споку стало хуже. Температура поднялась еще выше, в груди у него свистело, и пусть взгляд налитых кровью глаз был все еще упрям, очевидно было, что никто никуда не пойдет.
— Все еще рветесь работать, Спок? — не сдержался Леонард, разводя двойную дозу. — Пышете желанием?
Спок открыл было рот, но Леонард отработанным движением сунул туда ложку с отваром:
— Ничего-ничего, вы помолчите ради разнообразия.
Еще ложка, и Спок почти силой отобрал у него чашку. Руки у него дрожали, и Леонард нахмурился, аккуратно отвел челку с его лба — горячий.
— Выпейте и лягте, — мрачно велел он, оправляя одеяло.
Безымянный карваш, возникший из ниоткуда, беспокойно прошелся вдоль кровати, вскочил на постель, оставив на полу мокрые следы, вспушил хвост и сунулся было к Споку целоваться, но Леонард усадил его к больному в ноги. Старые хипатианки, приходящие к нему с болями в спине, наперебой уверяли его, что карваши куда полезнее всяких мазей и лекарств. Стариковские поверья, разумеется, но чем черт не шутит.
Спок отдал ему чашку и свернулся под одеялом, прикрыв воспаленные глаза. Над бровью у него блестел пот, и Леонард аккуратно смахнул влагу платком.
— Спите, — прошептал он, подтыкая ему одеяло, как маленькому. — Спите, вы просто обязаны выздороветь.
Леонард давно потерял счет часам. Серая, непроглядная стена воды за окном создавала ощущение глубокого вечера, бесконечного и беспросветного. Казалось, небо улеглось на крышу их маленького домика, свесилось, закрыв окна, и они заперты здесь.
Может быть, навсегда.
Спок закашлялся, тяжело вздохнул, беспокойно ворочаясь под грудой одеял, и Леонард усилием воли отогнал зябкую сонливость, присел к нему на постель:
— Спок? Вы меня слышите?
Спок прерывисто вздохнул, неожиданно резко повернул голову, встречаясь с Леонардом взглядом, но, кажется, не узнавая.
— Выпейте, выпейте, — зашептал Леонард, поднося к сухим губам ложку отвара, который, как ему казалось, помогал, с добавкой толченого жаропонижающего. Спок, не отводя взгляда, глотнул и, когда Леонард моргнул, унимая раздражение усталых глаз, моргнул тоже. Вторые веки чуть опустились: одно едва выглядывало, второе закрыло глаз почти до половины. «Довольно жутко», — лениво подумал Леонард, протягивая руку и приглаживая растрепавшуюся глянцевую челку. Больные вулканцы жуткие.
Возле стены закапало: крыша все-таки не выдержала, и к хриплому дыханию Спока добавился звук падающих капель.
Леонард зарылся лицом в одеяло рядом с боком Спока и закрыл глаза, чувствуя себя бесконечно беспомощным.
— Господи, да что же это такое…
Через много-много часов, наполненных полусонной дымкой, в горле Спока забулькало.
Леонард снова напоил его настоем, ушел в кухню, разложил на столе все лекарства, что у него были. Смотрел отсутствующим взглядом на свои руки, что-то перетирающие, что-то смешивающие, смотрел и не понимал, спит ли он, или нет.
Как же так-то. Неужели здесь все и закончится? Он — доктор. В комнате — его пациент. Все ведь должно быть просто и логично: доктор лечит, пациент выздоравливает, все живы и здоровы, для того и существуют доктора.
Но что сейчас может он, врач, у которого из всех врачебных принадлежностей остались только руки?
Что может сделать для вулканца человек, у которого из лекарств только травы и препараты, созданные для людей?
Ведь не может все… так.
Леонард дотянулся до коммуникатора, раскрыл:
— «Энтерпрайз»!
Ну, да. Конечно.
Чудес с них достаточно.
Он развел в настое новую смесь, отнес к Споку, влил между потрескавшихся губ.
Повинуясь непонятному порыву, присел рядом и взял в руки тонкопалую кисть. Почти не задумываясь, погладил выпирающие костяшки, сжал в ладонях, слушая, как клокочет у Спока в горле. Склонился и мягко поцеловал горячий лоб. Спок беспокойно заерзал, как-то трогательно и жалобно шмыгнул носом, явно плохо соображая, оставшись из-за болезни без щитов и логики, потянулся к нему, и Леонард, поколебавшись, применил последнее свое лекарство: притянул Спока поближе к себе и принялся укачивать, поглаживая по волосам.
Шевельнулись губы:
— Доктор Маккой?
Леонард не успел ответить. Дрожащие горячие пальцы погладили его по лицу, и он провалился в пылающее нечто, успел крикнуть «Спок!..» — и вернулся обратно в свое тело. Тряхнул головой, пытаясь разобраться в череде горячечных образов, затем расфокусированным взглядом нашел руку Спока и снова взял ее в ладони.
Утром Спок вошел в целительный транс.
Спок восседал в одеялах, несомненно, недовольный, но еще слишком слабый, чтобы возражать. Леонард, выспавшийся и даже успевший вправить вывих второго плечевого сустава улыбчивому молодцу в клетчатой рубашке, в первый раз за долгое время убирался в доме. Выметал поселившихся в углах насекомых, собирал пустые склянки, сухие листья, протирал окна. Оглянулся:
— Вы хорошо укутаны?
Спок одарил его кислым взглядом. Должно быть, был раздражен собственной слабостью и Леонардовым хорошим настроением — не то чтобы Леонарда это беспокоило. Все равно ничего не мог поделать, уж извините нелогичного человека, у которого выздоровел друг.
Он распахнул окно, впуская солнечный свет и прохладный воздух, и оглянулся на укутавшегося плотнее Спока. Позволил себе короткую ласковую улыбку:
— Знаете, вы куда менее невыносимы, когда больны.
— Если вы пытаетесь вызвать во мне эмоциональный отклик… — воинственно начал Спок, но Леонард покачал головой:
— Да что вы, я же помню, что вы не испытываете эмоций.
Спок моргнул, странно взъерошенный, сконфуженно нахмурился, и Леонард вернулся к окну, посвистывая. На подоконнике соорудили гнездо местные тонконогие паучки, которых он, подумав, разогнал пучком трав. Они спустились на паутинках вниз, на рыжую траву двора, и рассыпались зернышками мака.
Карваш отирался у собственноручно сделанной Леонардом скамейки, утыкая в небо ободранный хвост.
Леонард поманил его, свесившись из окна, подхватил под мягкое брюхо, избегая шести мельтешащих лап, довольно бесцеремонно уронил Споку на руки:
— Держите. Они, говорят, целебные.
Целебный карваш, ощерив мелкие зубки, растопырил лапы в разные стороны, но у них со Споком вообще сложились довольно миролюбивые отношения, поэтому драться он не стал — только спрыгнул, задрав хвост, и отправился по своим… кошачьим делам.
Дела у него нашлись на кухне, где тушилось на очаге рагу из разноцветных овощей, и Леонард даже уронил ему в пасть что-то синее — благо, эта тварь была практически всеядной.
Это стало неожиданно просто — быть довольным. Спок выздоравливал, пусть и был слаб и ворчлив, карваш в роли кота — ласков. Светило солнце, были еда и работа.
Это действительно было просто — здесь.
— Спок, есть хотите?
Он практически слышал, как поднимается гладкая черная бровь.
— Прямо сейчас я не нуждаюсь в питании, но был бы не против чая.
Чай так чай. Леонард, мурлыча себе под нос, налил ему горячего отвара, добавил душистых листьев местной мяты:
— Прошу, сэр.
Спок принял чашку у него из рук, смерил подозрительным взглядом:
— Вы на удивление в хорошем настроении, доктор.
— Мм. И как вы думаете, почему?
— Я признаю, что не очень хорошо разбираюсь в человеческих эмоциях.
— Неужели вы можете в чем-то не разбираться?
Спок раздул ноздри, явно показывая, что не оценил подколку, и Леонард усмехнулся, уселся к нему на одеяло, заставив поджать ноги. Карваш свернулся рядом, подставил впалое брюхо.
Они разделили редкий момент тишины.
На полу лежали разноцветные блики дробящегося в склянках солнца. Очумелый паучок плел кружево под рассохшимся подоконником. Время тянулось, как карамель, и рушить момент не решался ни один из них.
За окном взмыл флаер, и Леонард поднял взгляд:
— Вы знаете, Спок… Мне неловко это признавать, но я бы скучал по вам.
Спок по-птичьи склонил голову к плечу, изучая доктора, но ничего не сказал. Леонард покачал головой. Действительно, кому он это говорит. Буркнул беззлобно:
— Безэмоциональная вы машина…
— Я бы не умер.
— С чего это вы так уверены? Потому что вы — вулканец?
— Потому что вы — мой доктор.
Он очень уверенно это сказал, взъерошенный остроухий лепрекон, еще и голову поднял, словно стоял на мостике «Энтерпрайз», а не сидел в постели, в куче одеял, в сползшей с квадратного плеча футболке.
Леонард даже смутился. Не мог не спросить:
— Почему вы верите в меня?
— Потому что дать мне умереть не в вашей натуре. И потому, что воспаление легких действительно эффективно лечится отваром скии-ша, который вы пытаетесь выдать за чай.
Леонард драматично всплеснул руками:
— Вот и заботься о вас. Никакой благодарности.
— Я благодарен.
Вот так, не меняя выражения лица и наклона головы. Только в глазах что-то теплое — Джим давно об этом говорил, да только Леонард не видел никогда.
Леонард смущенно кашлянул, махнул рукой:
— Бросьте. И не нужно спрашивать, что и куда.
Карваш обтерся о его рукав, заурчал, как двигатели «Энтерпрайз», и Леонард внезапно вспомнил: он не открывал коммуникатор ни разу с тех пор, как Споку стало лучше.
— «Энтерпрайз»?
Помехи. Леонард вздохнул и устало потер шею:
— Знаете, Спок, мы тут с вами, похоже, надолго застряли.
Спок наклонил голову, соглашаясь. Потом заметил:
— Но вы не против.
— Прошу прощения?
— Вы не против, — повторил Спок, внезапно опуская взгляд, и Леонард с благоговейным ужасом заметил, что кончики ушей у него зеленые. — Я должен извиниться за свои действия. Я инициировал мелдинг, будучи под влиянием высокой температуры. Я понимаю, что это не является оправданием, и приму ваше осуждение.
Леонард цокнул языком, покачав головой. Вулканцы и их проблемы. Для столь безэмоциональной расы слишком много поводов изводить себя.
— Послушайте, Спок, — Леонард поднял ладони. — Я не возражаю. Более того, я эгоистично считаю, что мелдинг тоже сыграл свою роль в вашем выздоровлении. Мне нечего от вас скрывать, мой друг, поэтому вы не нарушили мое личное пространство. Ваши секреты умрут со мной.
Спок выглядел несколько встревоженным этим «умрут со мной», но молчаливо катал в пальцах пустую чашку, пока Леонард ее не забрал. Наконец он склонил голову:
— Вы очень… толерантны, доктор. Вы удивительный человек.
— А теперь вы вгоняете в краску старого доброго доктора, — дружелюбно проворчал Леонард. — Против того, что я вам лоб целовал, вы тоже ничего не имеете?
Спок ответил невинным взглядом:
— Я думал, это общая практика среди людей...
— Нет, и тот, кто вам это сказал, вами подло воспользовался.
— ...держание же за руки, с другой стороны, — это уже довольно интимная практика.
Ох, дьявол. Посол Сарек и леди Аманда, ласковые касания пальцев, тихая нежность в глазах.
— Прошу прощения, я тоже был, как вы говорите, под влиянием.
Спок сделал необъяснимое движение бровями, которое Леонарду дозволялось интерпретировать по желанию. Скорее всего, это значило «нелогично».
— Ох, Спок, — наконец усмехнулся он. — Тот, кто сказал, что вулканцы ничем не отличаются от роботов, никогда не встречал вас. Вы можете быть загадочнее ромуланки, продумывающей очередной хитрый план.
Спок даже не моргнул:
— Вы регулярно говорите, что я робот.
Леонард махнул рукой:
— Вы невозможны.
— Это неверно, я существую и нахожусь на расстоянии в сорок сантиметров от вас.
Леонард закатил глаза и встал, ткнув в него пустой кружкой:
— Вы — сидите здесь и восстанавливайтесь. Я — пойду сделаю настой и заготовлю мазей. Ни шагу за пределы кровати, мистер, или я натру вас такой жгучей смесью, что на вас можно будет поджарить шницель.
— Угрозы, доктор, — это ниже вас.
Леонард пожал плечами, подтянул одеяло с карвашем, закрывая высунувшиеся ноги Спока, босые и неожиданно уязвимые, с позеленевшими от холода пальцами.
Прискакала девчонка с потрескавшимися от ветра губами, подставила руку, ободранную вниз от локтя, и пока Леонард смазывал и бинтовал, сообщила, болтая ногами:
— Бабушка уходит.
— Уходит? Куда это она?
Она посмотрела на него, как на идиота:
— Как — куда? Вниз, естественно. Она же уже старая.
— Ах, вниз.
Леонард уже видел это. Старики, чувствуя дыхание смерти, подходили к краю со своими детскими флаерами в руках и совершали последний полет. Почти все они были слишком тяжелы для флаеров, и тонкие крылья обрывались, трепетали, и смотреть на это было невыносимо.
Леонард погладил девочку по золотистой макушке, положил руку на тонкое, тронутое веснушками плечико, и она улыбнулась ему радостно и открыто:
— Она долго болела, а теперь не будет.
Леонард кивнул, делая вид, что не слышит шлепанья босых ног в соседней комнате.
Девочка с заговорщической улыбкой потянулась к нему, коснулась губами уха:
— Она сказала, вам пора собираться.
И выскочила в распахнутое окно, смешная и угловатая. Леонард удивленно моргнул ей вслед, потом улыбнулся, застигнутый врасплох неловкой, непонятной нежностью. Повернулся, крикнул:
— И не думайте, что я не слышу, как вы встали!
И замер, ощутив покалывание во всем теле.
Каменные стены сменились белым пластиком транспортаторной, и спустя один удар сердца Леонард обнаружил себя в крепких, теплых объятиях.
— Боунз, черт возьми, я не знал, чего ждать!
Леонард ошалело встретился взглядом с Джимом и попытался что-то сказать. Наверное, спросить, почему их так долго не было. Уточнить, не снится ли ему все это после долгого дежурства у Споковой постели. Поздороваться, наконец.
Кажется, он так ничего и не сказал, потому что Джим отпустил его и шагнул к Споку с твердым намерением обнять. Тот не успел уклониться: капитан уже цапнул его за плечи, коротко сжал, очевидно борясь с желанием привлечь к себе, и отпустил. В животе Леонарда что-то сжалось.
Спок оправил рубашку, смущенно поджал пальцы босых ног:
— Капитан, это неприемлемое поведение при экипаже.
Присутствующий экипаж в лице Скотти жизнерадостно помахал им рукой.
Джим провел ладонью по рубашечному предплечью Спока:
— Бросьте, Спок. Думал, я вас потерял.
Вас. Вас — Спока и Леонарда?
Впрочем, конечно, да.
Спок ответил ему долгим взглядом, потом склонил голову к плечу:
— Как вы нашли нас, сэр?
Джим наконец отпустил его и отошел, и тугой узел в желудке Леонарда чуть ослаб.
— Чертовски долго, Джим! — громко возмутился он, привлекая внимание.
— Да? — живо откликнулся тот. — И как же вы там так чертовски долго жили?
Леонард бросил на Спока короткий взгляд, и тот подошел поближе, так близко, что тепло его тела ощущалось даже через одежду.
Два сложенных пальца коснулись его ладони.
Леонард судорожно вздохнул и сумел улыбнуться, чувствуя, как узел рассасывается совсем:
— Как будто вы не представляете, Джим. Так же, как и всегда. Совершенно так же.
Иллюстрация
Автор: Med-ved
Бета: Солар
Размер: миди, 4324 слова
Канон: Star Trek TOS
Пейринг: Леонард Маккой/Спок
Категория: преслэш
Жанр: романс
Рейтинг: G
Краткое содержание: После крушения шаттла Леонард Маккой и Спок вынуждены сосуществовать вместе на незнакомой планете.
Примечание: текст содержит иллюстрацию kotishredingera
читать дальше
Дом был чудовищно стар. Настолько стар, что его бревна стонали от груза прожитых лет, а фундамент просел так, что порог касался земли.
Стар, да. Тем не менее это был дом, и в нем можно было жить, и он достался им совершенно бесплатно. Хозяйка переезжала к своей сестре, пониже, оставляя дом на вершине скалы и тощего карваша — глазастого кота, вытянутым телом похожего на таксу. Леонард недоумевал сперва, как можно вот так вот запросто отдать дом двум незнакомым мужчинам, инопланетянам, пока хозяйка не окинула зябко ссутулившегося Спока одобрительным взглядом и не прошептала Леонарду:
— Красивая и высокая. Дети будут что надо. Нос, правда, длинный, но, может, в тебя пойдут.
Леонард подавился собственным языком, а мрачно обретающийся позади Спок стал еще мрачнее.
Но все это теперь не имело значения, когда у них был дом — маленький, старый, но все же дом, крыша над головой.
— Ну, — сказал Леонард, провожая взглядом уже проходящего внутрь Спока. — С новосельем, мистер Спок.
Спок в качестве ответа повел квадратным плечом и растворился в темноте дверного проема.
Две маленькие спальни, гостиная и кухня, на которой с трудом могут уместиться двое взрослых мужчин. Негусто для пары ценителей личного пространства, но, в целом, Леонард был удовлетворен: его спальня казалась довольно уютной, и жаловаться было особенно не на что. Кроме того, небеса уже успели вылить на него пару ложек холодной воды, и Леонард растопил закопченный камин.
— Крайне неэкономный способ использования топлива, — сообщил Спок, по-кошачьи брезгливо стаскивая влажную униформу.
— Да что вы говорите, — беззлобно огрызнулся Леонард. — Сушитесь давайте, и идите спать. С утра дела лучше делаются.
Спок устроился рядом с камином, спиной, казалось, впитывая тепло, и прикрыл глаза:
— Так говорится у людей, доктор?
— Так говорится у меня, и лучше бы вам меня послушать. Считайте это предписанием врача: сушиться и спать. Я лично пойду прямо сейчас.
Спок неопределенно повел бровями, и Леонард махнул ему рукой:
— Доброй ночи.
За окном застучали тяжелые капли, обещая крепкий сон.
А через десять минут оказалось, что крыша у дома протекает во многих, многих местах.
***
Они называли свою планету Хипатией, себя — хипатианцами. «Для хипатианца лучше Хипатии ничего нет», — говорили мужчины, трехпалыми мозолистыми ладонями поглаживая густые бороды. Они, разумеется, знали о других мирах, знали, что во вселенной не одни, но для хипатианцев не было ничего лучше Хипатии, и никто из них не задумывался о том, чтобы двинуться в космос. Они ни с кем не торговали, не вели переговоров, не желали путешествовать среди звезд. Их мужчины были крепки и добродушны, а женщины — крутобедры и улыбчивы. Под их серо-лиловой кожей перекатывались тугие мышцы, и хорошую драку они ценили куда больше, чем разговоры о пространном и отдаленном.
Их планета…
Их планета была небольшим адом, и если бы Леонард со Споком не позаимствовали немного капитанской удачи, они бы не сделали здесь и пары вдохов.
Даже на вид это место не казалось пригодным для жизни.
Зубья гигантских скал, словно сотами облепленные домиками местных, возвышались из густого фиолетового тумана, стелющегося по земле, ядовитого для того, кто вдохнет его. С вершины такой скалы можно было увидеть раздвинувшие ядовитые пары кроны огромных деревьев — зеленые пятна среди фиолетового моря. Частые дожди прибивали яд к земле, но так напитывали воздух влагой, что, казалось — вдохни поглубже, и услышишь, как булькает в твоих легких вода.
В общем и целом, с точки зрения Леонарда, это было паршивое место, что бы там ни говорили хипатианцы.
Они со Споком рухнули, возвращаясь с конференции на Сиртосе. Леонард был в чрезвычайно благодушном настроении, учитывая, сколько выдержек из его публикаций было процитировано в процессе, и только этим можно было объяснить то, что он согласился на предложение Спока «исследовать вон ту планету». «Вон та планета» действительно оказалась чрезвычайно интересной для стороннего наблюдателя — системы шаттла начали сбоить, стоило влететь в атмосферу. Пока Спок пытался их перенастроить, Леонард сделал все возможное, чтобы при посадке шаттла пострадал только шаттл.
В конце концов, это действительно была вина Спока. В порядке исключения.
И Леонард сделал все возможное, чтобы донести до него всю глубину его проступка, пока они вытаскивали из разрушенного шаттла коммуникаторы, универсальные переводчики и походные наборы, пока Спок тыкал в коммуникатор и обозревал окрестности и очень вежливо не сказал ему, что, будь они на корабле, он бы отправил его под домашний арест минимум на сутки.
— Я всегда знал, что вы чуткий, — проворчал Леонард.
— Не оскорбляйте меня, доктор, — с непроницаемым лицом ответил Спок.
Действительно. Чем еще оскорбить остроухого гоблина, как не намеком на то, что у него есть эмоции.
Они приземлились на самом краю плоской площадки, обосновавшейся на вершине горы, через желто-зеленое поле от маленького дома — их будущего дома, как оказалось позже. Упади они чуть дальше, и их не спасло бы даже чудо.
Хипатианцы, занятые выживанием в их прекрасном, прекрасном мире, были достаточно радушны, чтобы принять две пары рабочих рук, не обращая внимания, из кого растут эти руки.
***
С края открывался чудный вид — это готов был признать даже Леонард. Внизу расстилалось фиолетовое густое море, касающееся на горизонте синего неба, волнующееся от порывов ветра.
Хотелось раскинуть руки-крылья и прыгнуть вниз, ласточкой разрезать тонкий воздух и воспарить, грудью коснувшись теплой воды.
Да только там была не вода, а ядовитый газ. Газ, загнавший живых на такую высоту, что и посмотреть было страшно.
Леонард сощурился на солнце, взглянул вниз еще раз. Легкими птицами сновали внизу флаеры — крошечные дельтапланы, столь любимые местной лохматой молодежью. Дети здесь начинали летать, пожалуй, раньше, чем делали первый шаг, и не расставались с флаерами, пока не становились слишком тяжелы для них. Леонард уже вправил не один сустав, выбитый слишком большой нагрузкой, но никто из них не собирался останавливаться.
Флаер опустился прямо перед ним, и долговязый мальчишка с хохотом выкатился из-под него прямо перед Леонардом.
— Доктор! — улыбаясь беззубым ртом, воскликнул он. — Там воды подняли, вам не надо?
Леонард качнул головой: воды Спок принес пару дней назад, и она едва прошла очистку через самодельный фильтр:
— Спасибо, приятель, но вода у нас есть.
Мальчишка козырнул, помахал тощей трехпалой рукой и упал с обрыва, утянув за собой флаер. Леонард уже привычно досчитал до десяти, успокаиваясь: здешние дети, настоящие зверьки, совершенно были лишены страха.
Сверху было видно веревочный мост, уходящий к соседней скале, и площадку, почти лежащую в фиолетовых клубах тумана. Фигурки хипатианцев, одетых в защитные костюмы, отсюда казались крошечными. Где-то среди них был и Спок, вымазанный маслом, в вытянутой клетчатой рубашке и смешном комбинезоне, странно уютный и человечный. Леонард знал, что там происходит: корзина с рабочим — вниз, корзина с рабочим и грузом — вверх. Хипатианцы были вынуждены ежедневно спускаться в густой туман, чтобы набрать воды и топлива, и Спок, назначенный местным механиком, все время был с ними — следил за механизмами, помогал принимать груз. Удивительно было, как быстро он влился в эту новую жизнь: яркими хипатианскими вечерами он сидел за столом в кухне, отведя назад острые плечи, чертил что-то на листе тонкой бумаги, увлеченно мурлыкал под нос, когда совсем забывался, и Леонард, преувеличенно сурово хмурясь, заставлял его поесть и поспать. Ответом на постоянную влажность был начинающийся кашель, и Леонард подливал ему в чай настой травы скии-ша, которую старейшина деревни советовала, как «страшно от кашля полезную».
У самого Леонарда что-то томительно тянуло в груди, когда он думал о том, что и ему пора в полной мере начинать жить здесь: каждый вечер он выходил во дворик и вызывал «Энтерпрайз», получая в ответ только белый шум.
Он не называл это «сдаться», но уже четыре дня он изучал книгу с местными лекарственными растениями.
***
— Клянусь жизнью, Спок, если вы еще раз качнете этот чертов мост, я лично оборву ваши острые уши.
Спок даже бровью не повел. Откашлялся только, перехватил поудобнее пакет с инструментами, и подбодрил:
— Нет логики в том, чтобы бояться падения, доктор.
— Да неужели, — огрызнулся Леонард, вцепляясь в тонкие, чертовски тонкие веревки. — Я вижу, как гнутся доски, и я не верю ни вам, ни этому… смотрителю.
— Я предлагал вам остаться.
Леонард нахмурился. Не на Спока в частности, а так, в общем. В конце концов, тот был прав: Леонарда действительно никто не звал. Никто не просил его переходить между двумя скалами по хлипкому подвесному мосту, балансируя над фиолетовой пропастью. Никто.
Но от этого было не легче.
Спок, бездушное чудовище, шагал впереди, даже не держась и рассуждая о том, что, возможно, стоило взять легкий флаер, и, может быть, передать еще пару механизмов, и, может…
И все это — пока Леонард задыхался и цеплялся за веревки, заставляя двигаться непослушные ноги.
Надо было отдать ему все таблетки и порошки, снабдить ценными указаниями, и отправить одного, знающего такого, через этот фиолетовый зев, но Леонард Маккой скорее умрет, чем переложит на плечи другого свои обязанности. И, в конце концов, на той стороне моста тоже была деревня, и там могла понадобиться его помощь.
— Спок, подождите, — попросил он, протягивая руку. — Если вы не перестанете так бежать, я за вами не успею.
Спок поднял на него бровь:
— Чем я могу помочь, доктор?
Леонард скрипнул зубами:
— ...дайте руку.
Спок поколебался, потом протянул ему руку в перчатке. Леонард повис у него на локте, собирая дрожащие ноги, глянул вниз и зажмурился.
— Надеюсь, я упаду на вершину дерева, — пробормотал он, пытаясь унять накатившую внезапно тошноту. — Я, в конце концов, не скалолаз.
Спок сделал странное движение глазами — быстро посмотрел наверх и снова на Леонарда:
— С вашим неприятием летательных аппаратов я мог предположить, что вы предпочтете пешую прогулку.
— Но не на такой высоте же, Спок! И не закатывайте на меня глаза, я все вижу!
Спок немного расслабил вечно сжатые губы, от чего верхняя оказалась неожиданно приятной формы, и солдатским шагом двинулся к концу моста, увлекая слабо сопротивляющегося Леонарда за собой:
— В таком случае не стоит находиться здесь слишком долго и провоцировать вас на приступ паники.
Леонард закрыл рот, признавая правоту, но, черт возьми, длинный, очень длинный мост качало ветром, и до края было так далеко…
— Закройте глаза, доктор.
Леонард тут же зажмурился.
Да, это был неплохой совет. Рука у Спока была крепкая, вел он уверенно, и, казалось, даже ветер чуть стих.
Спустя много-много шагов мост кончился, и руку пришлось отпустить.
Почему-то этот факт Леонарда несколько расстроил, но впереди был еще и обратный путь, так что…
Но все-таки он доктор, а не скалолаз.
***
В целом жизнь была не так плоха. Несмотря на то, что репликаторы и роботы-уборщики в какой-то степени разбаловали Леонарда, он все же не так далеко ушел от простого сельского доктора. Если уж мать его чему и научила, так это тому, что каждый человек должен уметь о себе позаботиться: делать шницель с корочкой и убирать за собой грязные носки. Леонард несколько расширил свои умения, научившись готовить еще и божественный тыквенный пирог, а Спок и вовсе был идеальным сожителем, так что особенных проблем не возникало. Когда они переставали друг друга выносить, просто расходились по своим спальням. Стабильно ободранный карваш занимал место у камина, и в доме воцарялась тишина.
В один из солнечных дней они со Споком взялись за ремонт крыши: сидели во дворе, полируя дощечки, слишком занятые, чтобы ругаться; извели половину своих запасов древесины, после чего, как акробаты, балансировали на острой крыше. Леонард, в короткий период детства мечтавший работать в цирке, понял, что поступил правильно, пойдя в медицину.
Но все это стоило трудов: удовлетворение от проделанной работы могло сравниться с удовлетворением после сложной операции, и Леонарда пугало то, как легко он переставал скучать по прежней жизни.
Под яркими лучами крыша сияла так, что смотреть было больно.
— Сегодня на удивление солнечно, — ровно заметил Спок, проходя мимо с корзиной каких-то деталей. Он был в уютной синей рубашке с закатанными рукавами, и его торчащие острые локти выглядели странно трогательными.
— Действительно, — мирно согласился Леонард, вытягивая ноги. — Есть все же преимущество в том, чтобы жить на вершине. Можно погреть старые кости.
Спок молча кивнул, натягивая перчатки. Должно быть, собрался вниз, к лебедкам.
— Бога ради, Спок, ну неужели никак нельзя сегодня не ходить? Вы кашляете, прогрейте же ваши несчастные легкие на солнышке!
Спок невозмутимо посмотрел на него и — Леонард так и знал — медленно приподнял бровь:
— У меня здесь свои обязанности, доктор, у вас — свои.
— Я с этим не спорю, остроухий вы негодяй! Я говорю о том, что, если уж вам не подходит здешний климат, то почему бы не насладиться редким теплым деньком? Но нет, надо бежать вниз к чертовому ядовитому туману, а потом кашлять кровью рядом со старым доктором. Вы же помните, что я здесь без аптечки?
Спок оправил смявшийся ворот рубашки, склонил голову:
— У меня эйдетическая память, доктор. Прошу простить.
И откланялся, прижав корзину к боку.
Леонард нахмурился ему вслед, вздохнул и отправился вниз, внутрь скалы, в переплетение бесчисленных коридоров, превративших камень в муравейник. Там, в самом сердце, под мощными лампами, были те растения, что не поместились на поверхности. Смотрители сновали между длинных грядок, рыхлили, орошали, и на Леонарда обратили внимания не больше, чем обратили бы на залетевшую мошку.
Леонарда это более чем устраивало. Он занялся своими личными грядками: здесь, в тщательно очищенной от яда земле, росли лекарственные травы. Леонард подтянул рукава жестом заправского садовода и принялся за работу.
***
Спок снова кашлял ночью. Леонард снова развел ему в отваре скии-ша антибиотик, выпоил, мрачно глядя, как вулканца бьет крупная дрожь.
— Еще будете?
Спок покачал головой — странно человеческое движение. Леонарда оно обеспокоило больше кашля, больше хрипов в груди и больше повышенной температуры.
— Тогда отдыхайте. Никакой работы завтра.
Спок упрямо поджал губы, так что стало ясно: завтра встанет и уйдет. Вот так вот — больной, сипящий — встанет и уйдет на работу, потому что за лебедками нужно следить, механизм еще нужно отлаживать, и бог его знает что еще там Спок на себя взвалил.
В ответ на нахмуренные брови Спок предъявил невиннейший взгляд, и Леонард пообещал себе встать утром пораньше, чтобы, если что, прижать его к кровати подушкой и назначить постельный режим — как глава медицинской службы. Глупо, конечно, учитывая, как далеко их корабль, но все же…
Коммуникатор снова ответил белым шумом.
Прижимать подушкой никого не пришлось: утром Споку стало хуже. Температура поднялась еще выше, в груди у него свистело, и пусть взгляд налитых кровью глаз был все еще упрям, очевидно было, что никто никуда не пойдет.
— Все еще рветесь работать, Спок? — не сдержался Леонард, разводя двойную дозу. — Пышете желанием?
Спок открыл было рот, но Леонард отработанным движением сунул туда ложку с отваром:
— Ничего-ничего, вы помолчите ради разнообразия.
Еще ложка, и Спок почти силой отобрал у него чашку. Руки у него дрожали, и Леонард нахмурился, аккуратно отвел челку с его лба — горячий.
— Выпейте и лягте, — мрачно велел он, оправляя одеяло.
Безымянный карваш, возникший из ниоткуда, беспокойно прошелся вдоль кровати, вскочил на постель, оставив на полу мокрые следы, вспушил хвост и сунулся было к Споку целоваться, но Леонард усадил его к больному в ноги. Старые хипатианки, приходящие к нему с болями в спине, наперебой уверяли его, что карваши куда полезнее всяких мазей и лекарств. Стариковские поверья, разумеется, но чем черт не шутит.
Спок отдал ему чашку и свернулся под одеялом, прикрыв воспаленные глаза. Над бровью у него блестел пот, и Леонард аккуратно смахнул влагу платком.
— Спите, — прошептал он, подтыкая ему одеяло, как маленькому. — Спите, вы просто обязаны выздороветь.
Леонард давно потерял счет часам. Серая, непроглядная стена воды за окном создавала ощущение глубокого вечера, бесконечного и беспросветного. Казалось, небо улеглось на крышу их маленького домика, свесилось, закрыв окна, и они заперты здесь.
Может быть, навсегда.
Спок закашлялся, тяжело вздохнул, беспокойно ворочаясь под грудой одеял, и Леонард усилием воли отогнал зябкую сонливость, присел к нему на постель:
— Спок? Вы меня слышите?
Спок прерывисто вздохнул, неожиданно резко повернул голову, встречаясь с Леонардом взглядом, но, кажется, не узнавая.
— Выпейте, выпейте, — зашептал Леонард, поднося к сухим губам ложку отвара, который, как ему казалось, помогал, с добавкой толченого жаропонижающего. Спок, не отводя взгляда, глотнул и, когда Леонард моргнул, унимая раздражение усталых глаз, моргнул тоже. Вторые веки чуть опустились: одно едва выглядывало, второе закрыло глаз почти до половины. «Довольно жутко», — лениво подумал Леонард, протягивая руку и приглаживая растрепавшуюся глянцевую челку. Больные вулканцы жуткие.
Возле стены закапало: крыша все-таки не выдержала, и к хриплому дыханию Спока добавился звук падающих капель.
Леонард зарылся лицом в одеяло рядом с боком Спока и закрыл глаза, чувствуя себя бесконечно беспомощным.
— Господи, да что же это такое…
Через много-много часов, наполненных полусонной дымкой, в горле Спока забулькало.
Леонард снова напоил его настоем, ушел в кухню, разложил на столе все лекарства, что у него были. Смотрел отсутствующим взглядом на свои руки, что-то перетирающие, что-то смешивающие, смотрел и не понимал, спит ли он, или нет.
Как же так-то. Неужели здесь все и закончится? Он — доктор. В комнате — его пациент. Все ведь должно быть просто и логично: доктор лечит, пациент выздоравливает, все живы и здоровы, для того и существуют доктора.
Но что сейчас может он, врач, у которого из всех врачебных принадлежностей остались только руки?
Что может сделать для вулканца человек, у которого из лекарств только травы и препараты, созданные для людей?
Ведь не может все… так.
Леонард дотянулся до коммуникатора, раскрыл:
— «Энтерпрайз»!
Ну, да. Конечно.
Чудес с них достаточно.
Он развел в настое новую смесь, отнес к Споку, влил между потрескавшихся губ.
Повинуясь непонятному порыву, присел рядом и взял в руки тонкопалую кисть. Почти не задумываясь, погладил выпирающие костяшки, сжал в ладонях, слушая, как клокочет у Спока в горле. Склонился и мягко поцеловал горячий лоб. Спок беспокойно заерзал, как-то трогательно и жалобно шмыгнул носом, явно плохо соображая, оставшись из-за болезни без щитов и логики, потянулся к нему, и Леонард, поколебавшись, применил последнее свое лекарство: притянул Спока поближе к себе и принялся укачивать, поглаживая по волосам.
Шевельнулись губы:
— Доктор Маккой?
Леонард не успел ответить. Дрожащие горячие пальцы погладили его по лицу, и он провалился в пылающее нечто, успел крикнуть «Спок!..» — и вернулся обратно в свое тело. Тряхнул головой, пытаясь разобраться в череде горячечных образов, затем расфокусированным взглядом нашел руку Спока и снова взял ее в ладони.
Утром Спок вошел в целительный транс.
***
Спок восседал в одеялах, несомненно, недовольный, но еще слишком слабый, чтобы возражать. Леонард, выспавшийся и даже успевший вправить вывих второго плечевого сустава улыбчивому молодцу в клетчатой рубашке, в первый раз за долгое время убирался в доме. Выметал поселившихся в углах насекомых, собирал пустые склянки, сухие листья, протирал окна. Оглянулся:
— Вы хорошо укутаны?
Спок одарил его кислым взглядом. Должно быть, был раздражен собственной слабостью и Леонардовым хорошим настроением — не то чтобы Леонарда это беспокоило. Все равно ничего не мог поделать, уж извините нелогичного человека, у которого выздоровел друг.
Он распахнул окно, впуская солнечный свет и прохладный воздух, и оглянулся на укутавшегося плотнее Спока. Позволил себе короткую ласковую улыбку:
— Знаете, вы куда менее невыносимы, когда больны.
— Если вы пытаетесь вызвать во мне эмоциональный отклик… — воинственно начал Спок, но Леонард покачал головой:
— Да что вы, я же помню, что вы не испытываете эмоций.
Спок моргнул, странно взъерошенный, сконфуженно нахмурился, и Леонард вернулся к окну, посвистывая. На подоконнике соорудили гнездо местные тонконогие паучки, которых он, подумав, разогнал пучком трав. Они спустились на паутинках вниз, на рыжую траву двора, и рассыпались зернышками мака.
Карваш отирался у собственноручно сделанной Леонардом скамейки, утыкая в небо ободранный хвост.
Леонард поманил его, свесившись из окна, подхватил под мягкое брюхо, избегая шести мельтешащих лап, довольно бесцеремонно уронил Споку на руки:
— Держите. Они, говорят, целебные.
Целебный карваш, ощерив мелкие зубки, растопырил лапы в разные стороны, но у них со Споком вообще сложились довольно миролюбивые отношения, поэтому драться он не стал — только спрыгнул, задрав хвост, и отправился по своим… кошачьим делам.
Дела у него нашлись на кухне, где тушилось на очаге рагу из разноцветных овощей, и Леонард даже уронил ему в пасть что-то синее — благо, эта тварь была практически всеядной.
Это стало неожиданно просто — быть довольным. Спок выздоравливал, пусть и был слаб и ворчлив, карваш в роли кота — ласков. Светило солнце, были еда и работа.
Это действительно было просто — здесь.
— Спок, есть хотите?
Он практически слышал, как поднимается гладкая черная бровь.
— Прямо сейчас я не нуждаюсь в питании, но был бы не против чая.
Чай так чай. Леонард, мурлыча себе под нос, налил ему горячего отвара, добавил душистых листьев местной мяты:
— Прошу, сэр.
Спок принял чашку у него из рук, смерил подозрительным взглядом:
— Вы на удивление в хорошем настроении, доктор.
— Мм. И как вы думаете, почему?
— Я признаю, что не очень хорошо разбираюсь в человеческих эмоциях.
— Неужели вы можете в чем-то не разбираться?
Спок раздул ноздри, явно показывая, что не оценил подколку, и Леонард усмехнулся, уселся к нему на одеяло, заставив поджать ноги. Карваш свернулся рядом, подставил впалое брюхо.
Они разделили редкий момент тишины.
На полу лежали разноцветные блики дробящегося в склянках солнца. Очумелый паучок плел кружево под рассохшимся подоконником. Время тянулось, как карамель, и рушить момент не решался ни один из них.
За окном взмыл флаер, и Леонард поднял взгляд:
— Вы знаете, Спок… Мне неловко это признавать, но я бы скучал по вам.
Спок по-птичьи склонил голову к плечу, изучая доктора, но ничего не сказал. Леонард покачал головой. Действительно, кому он это говорит. Буркнул беззлобно:
— Безэмоциональная вы машина…
— Я бы не умер.
— С чего это вы так уверены? Потому что вы — вулканец?
— Потому что вы — мой доктор.
Он очень уверенно это сказал, взъерошенный остроухий лепрекон, еще и голову поднял, словно стоял на мостике «Энтерпрайз», а не сидел в постели, в куче одеял, в сползшей с квадратного плеча футболке.
Леонард даже смутился. Не мог не спросить:
— Почему вы верите в меня?
— Потому что дать мне умереть не в вашей натуре. И потому, что воспаление легких действительно эффективно лечится отваром скии-ша, который вы пытаетесь выдать за чай.
Леонард драматично всплеснул руками:
— Вот и заботься о вас. Никакой благодарности.
— Я благодарен.
Вот так, не меняя выражения лица и наклона головы. Только в глазах что-то теплое — Джим давно об этом говорил, да только Леонард не видел никогда.
Леонард смущенно кашлянул, махнул рукой:
— Бросьте. И не нужно спрашивать, что и куда.
Карваш обтерся о его рукав, заурчал, как двигатели «Энтерпрайз», и Леонард внезапно вспомнил: он не открывал коммуникатор ни разу с тех пор, как Споку стало лучше.
— «Энтерпрайз»?
Помехи. Леонард вздохнул и устало потер шею:
— Знаете, Спок, мы тут с вами, похоже, надолго застряли.
Спок наклонил голову, соглашаясь. Потом заметил:
— Но вы не против.
— Прошу прощения?
— Вы не против, — повторил Спок, внезапно опуская взгляд, и Леонард с благоговейным ужасом заметил, что кончики ушей у него зеленые. — Я должен извиниться за свои действия. Я инициировал мелдинг, будучи под влиянием высокой температуры. Я понимаю, что это не является оправданием, и приму ваше осуждение.
Леонард цокнул языком, покачав головой. Вулканцы и их проблемы. Для столь безэмоциональной расы слишком много поводов изводить себя.
— Послушайте, Спок, — Леонард поднял ладони. — Я не возражаю. Более того, я эгоистично считаю, что мелдинг тоже сыграл свою роль в вашем выздоровлении. Мне нечего от вас скрывать, мой друг, поэтому вы не нарушили мое личное пространство. Ваши секреты умрут со мной.
Спок выглядел несколько встревоженным этим «умрут со мной», но молчаливо катал в пальцах пустую чашку, пока Леонард ее не забрал. Наконец он склонил голову:
— Вы очень… толерантны, доктор. Вы удивительный человек.
— А теперь вы вгоняете в краску старого доброго доктора, — дружелюбно проворчал Леонард. — Против того, что я вам лоб целовал, вы тоже ничего не имеете?
Спок ответил невинным взглядом:
— Я думал, это общая практика среди людей...
— Нет, и тот, кто вам это сказал, вами подло воспользовался.
— ...держание же за руки, с другой стороны, — это уже довольно интимная практика.
Ох, дьявол. Посол Сарек и леди Аманда, ласковые касания пальцев, тихая нежность в глазах.
— Прошу прощения, я тоже был, как вы говорите, под влиянием.
Спок сделал необъяснимое движение бровями, которое Леонарду дозволялось интерпретировать по желанию. Скорее всего, это значило «нелогично».
— Ох, Спок, — наконец усмехнулся он. — Тот, кто сказал, что вулканцы ничем не отличаются от роботов, никогда не встречал вас. Вы можете быть загадочнее ромуланки, продумывающей очередной хитрый план.
Спок даже не моргнул:
— Вы регулярно говорите, что я робот.
Леонард махнул рукой:
— Вы невозможны.
— Это неверно, я существую и нахожусь на расстоянии в сорок сантиметров от вас.
Леонард закатил глаза и встал, ткнув в него пустой кружкой:
— Вы — сидите здесь и восстанавливайтесь. Я — пойду сделаю настой и заготовлю мазей. Ни шагу за пределы кровати, мистер, или я натру вас такой жгучей смесью, что на вас можно будет поджарить шницель.
— Угрозы, доктор, — это ниже вас.
Леонард пожал плечами, подтянул одеяло с карвашем, закрывая высунувшиеся ноги Спока, босые и неожиданно уязвимые, с позеленевшими от холода пальцами.
Прискакала девчонка с потрескавшимися от ветра губами, подставила руку, ободранную вниз от локтя, и пока Леонард смазывал и бинтовал, сообщила, болтая ногами:
— Бабушка уходит.
— Уходит? Куда это она?
Она посмотрела на него, как на идиота:
— Как — куда? Вниз, естественно. Она же уже старая.
— Ах, вниз.
Леонард уже видел это. Старики, чувствуя дыхание смерти, подходили к краю со своими детскими флаерами в руках и совершали последний полет. Почти все они были слишком тяжелы для флаеров, и тонкие крылья обрывались, трепетали, и смотреть на это было невыносимо.
Леонард погладил девочку по золотистой макушке, положил руку на тонкое, тронутое веснушками плечико, и она улыбнулась ему радостно и открыто:
— Она долго болела, а теперь не будет.
Леонард кивнул, делая вид, что не слышит шлепанья босых ног в соседней комнате.
Девочка с заговорщической улыбкой потянулась к нему, коснулась губами уха:
— Она сказала, вам пора собираться.
И выскочила в распахнутое окно, смешная и угловатая. Леонард удивленно моргнул ей вслед, потом улыбнулся, застигнутый врасплох неловкой, непонятной нежностью. Повернулся, крикнул:
— И не думайте, что я не слышу, как вы встали!
И замер, ощутив покалывание во всем теле.
Каменные стены сменились белым пластиком транспортаторной, и спустя один удар сердца Леонард обнаружил себя в крепких, теплых объятиях.
— Боунз, черт возьми, я не знал, чего ждать!
Леонард ошалело встретился взглядом с Джимом и попытался что-то сказать. Наверное, спросить, почему их так долго не было. Уточнить, не снится ли ему все это после долгого дежурства у Споковой постели. Поздороваться, наконец.
Кажется, он так ничего и не сказал, потому что Джим отпустил его и шагнул к Споку с твердым намерением обнять. Тот не успел уклониться: капитан уже цапнул его за плечи, коротко сжал, очевидно борясь с желанием привлечь к себе, и отпустил. В животе Леонарда что-то сжалось.
Спок оправил рубашку, смущенно поджал пальцы босых ног:
— Капитан, это неприемлемое поведение при экипаже.
Присутствующий экипаж в лице Скотти жизнерадостно помахал им рукой.
Джим провел ладонью по рубашечному предплечью Спока:
— Бросьте, Спок. Думал, я вас потерял.
Вас. Вас — Спока и Леонарда?
Впрочем, конечно, да.
Спок ответил ему долгим взглядом, потом склонил голову к плечу:
— Как вы нашли нас, сэр?
Джим наконец отпустил его и отошел, и тугой узел в желудке Леонарда чуть ослаб.
— Чертовски долго, Джим! — громко возмутился он, привлекая внимание.
— Да? — живо откликнулся тот. — И как же вы там так чертовски долго жили?
Леонард бросил на Спока короткий взгляд, и тот подошел поближе, так близко, что тепло его тела ощущалось даже через одежду.
Два сложенных пальца коснулись его ладони.
Леонард судорожно вздохнул и сумел улыбнуться, чувствуя, как узел рассасывается совсем:
— Как будто вы не представляете, Джим. Так же, как и всегда. Совершенно так же.
Иллюстрация
-
-
25.01.2016 в 11:35-
-
27.01.2016 в 13:41